ГЛАВА 10

— Какая ты важная, — откусив яблоко, Петрова валится на кровать, и, устроившись на животе, болтает ногами, окидывая меня удивленным взглядом. — Как я не заметила, что ты стала такой…

Она рисует в воздухе вензеля, не в силах подобрать подходящий эпитет, и, отчаявшись, улыбается, одобрительно задрав вверх большой палец.

— Надень мой шелковый топ?

— Боюсь, мне нечего в него положить, — критично оценив свой наряд, поправляю пояс красных брюк на талии и снимаю с плечиков пиджак мужского кроя. Не знаю, в чем принято посещать подобные мероприятия помощницам сильных мира сего, но уверенность в том, что я не упаду в грязь лицом, крепнет во мне все сильнее, едва я заканчиваю макияж, обведя губы насыщенной малиновой помадой.

Бросаю ее в сумочку, не слишком естественно улыбнувшись своему отражению, и покрутившись пару раз в поисках изъяна, благодарно выдыхаю — то ли звезды сегодня мне благоволят, то ли Танькиными стараниями я, наконец, приблизилась к идеалу…

— Красавица, — подтверждает подруга, швыряя огрызок на мою прикроватную тумбу, и вытягивается на постели, сбивая ногами идеально застеленное покрывалом постельное.

Хочу ли я ее убить за устроенный беспорядок? Пожалуй, но не сегодня, когда душа уже не находит себе места в радостном предвкушении. Только тянусь к духам, как трель дверного звонка нарушает наш с Таней покой: блондинка подскакивает со своего места, спешно поправляя задравшуюся футболку, и вопросительно смотрит на меня, изумленно хлопая глазами.

Ко мне редко приходят гости: разве что Федька с Петровой бывают довольно часто, облюбовав мою кухню для своих кулинарных свершений. Готовит в основном Самсонов, а Таня любит наблюдать за его нехитрыми манипуляциями, устроившись в недавно купленном мной кресле, с наслаждением потягивая источаемые кипящими кастрюльками ароматы.

— Кто это? — опомнившись, когда звонок повторяется, девушка спешно исправляет последствия своего отдыха: одергивает мой многострадальный пушистый плед, накрывающий кровать, взбивает подушки, небрежно разбросав их у изголовья, и торопливо семенит к мусорному ведру, не забыв прихватить пару оставленных ей на столе фантиков. — Федька на работе…

— Может быть, Людмила Алексеевна, — я все-таки отмираю, не забывая пару раз сбрызнуть запястья цветочным парфюмом, и быстро преодолеваю расстояние до входной двери.

Не думаю, что пожилая соседка решит нагрянуть ко мне в половине девятого вечера, но кто знает, что могло стрястись с этой бойкой бабулькой? Помню, когда я только заехала, она разбудила меня в шесть утра, настойчиво тарабаня в дверь: ее горемычная болонка застряла в лифте, жалобно поскуливая, и мне пришлось помогать раздвигать створки, вооружившись лыжной палкой.

— Вы? — от удивления, замираю с открытым ртом, не думая двигаться с места, пока мой начальник, с уже ставшей привычной ухмылкой, изучает мое декольте. Не уверена, что там есть на что любоваться, но Лисицкий явно доволен.

— Я звонил. Но твой номер недоступен.

— А как вы узнали адрес? — напрочь позабыв о гостеприимстве, непроизвольно прикрываюсь рукой, словно на мне не брючный костюм с тонкой шифоновой блузой, а нижнее белье, состоящее сплошь из просвечивающего кружева.

— Я твой начальник, — напоминает мне, оттесняя в сторону, и без лишних вопросов проходит в прихожую. — Ты одна?

— Муж вышел в ночную смену, — вру, беспечно взмахнув ресницами, и незаметно оттесняю разбросанную Таней обувь под лавку.

— Ты не замужем, — Вячеслав Андреевич уже вовсю исследует помещение, зачем-то заглядывая в ванную. Прячет руки в карманах брюк, стараясь разглядеть сквозь дверной проем мою гостиную, одновременно служащую и спальней и рабочим кабинетом, и заметив притихшую Петрову, обескураженную приходом симпатичного мужчины в мою холостяцкую берлогу, дружелюбно салютует ей правой рукой.

— Готова? Решил заехать пораньше, — кажется, уже позабыв о симпатичной блондинке, чьи щеки пошли красными пятнами от одного взгляда на красивое лицо гостя, мой босс болтает автомобильным брелоком, и, облокотившись о стену, словно между делом огорошивает своим заявлением, теперь вгоняя в краску меня:

— Ты прекрасна.

В моей жизни был только один мужчина — Вадим, поджарый спортсмен, бо́льшую часть дня проводящий в тренажерном зале. Он был скуп на комплименты, но обладал уникальной способностью без слов говорить мне о своем восхищении: чесал затылок, с шумом выпуская воздух из легких, и смущенно улыбался, или, оставив в покое свою светлую шевелюру, начинал нервно заламывать свои пальцы. К этому я привыкла довольно быстро — бегло целовала его в губы, или смеялась в ответ, когда его молчание неприлично затягивалось, а сейчас, посреди собственной прихожей, совершенно растерялась, не зная, что следует говорить в таких случаях. На поцелуй я не решусь, а мой смущенный смех вряд ли будет уместен.

— Ты тоже ничего, — возвращаю себе контроль над собственным разумом и указываю ему на дверь.

— Подождешь в машине? Я спущусь через минуту.

— Это ведь твой начальник? — оказывается рядом Петрова, как только спину Лисицкого скрывает тяжелая металлическая дверь. — Он довольно милый.

— Обязательно передам. Ключ бросишь в почтовый ящик, — отвечаю спокойно, влезая в туфли, и снимаю с вешалки пальто. — Не забудь выключить свет!

— Я не маленькая. Лизка! — ступает своим белым носком на грязный коврик, брошенный мной у порога на лестничной клетке, и вынуждает меня обернуться, заинтриговав весельем, сквозящем в голосе. — Пообещай не быть дурой! Он так на тебя смотрит!

***

— Не буду! — упрямо обнимаю себя руками, спрятавшись за угол в просторном холле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Не смеши! Этого не избежать, — начальник все так же настойчиво предлагает мне свой локоть, выглядя при этом довольно забавно. Не хватает лишь белого полотенца и бутылки вина — чем вам не сомелье в дорогом ресторане?

— Неужели нельзя пройти не замеченными?

— Можно. Попросить открыть для тебя черный выход?

— Думаете, согласятся? — цепляюсь за соломинку, больше всего на свете мечтая избежать встречи с папарацци, перед которыми поочередно красуются все прибывающие гости.

Не мое это. Я так стремилась попасть в круг успешных амбициозных предпринимателей, что как-то не учла, что карьерный рост предусматривает и некую публичность.

— Не смеши, ладно. Либо идешь, либо бери такси и в понедельник не вздумай вновь начинать разговор о своем повышении, — мужчина хмурится, нетерпеливо дернув локтем, и победно улыбается, когда моя неуверенная ладонь ложиться на рукав его серого пиджака.

А рука у него крепкая. Да и запах морского бриза уже настолько привычен, что скоро я всерьез стану считать, что именно так и должен пахнуть воздух.

— Вот видишь. Теперь улыбнись, и повторяй за мной, — Вячеслав Андреевич останавливается напротив репортеров, уже во всю щелкающих затворами фотокамер, и, приобняв меня за талию, привлекает ближе. Как в том лифте, когда я случайно столкнулась с ним в вестибюле, всерьез веря, что передо мной простой офисный клерк. Только смотрит он теперь иначе, с какой-то необъяснимой теплотой, и касается моей спины вовсе не из желания поддержать, а словно стремится показать всем и каждому, что это мое законное место — рядом с ним…

— Это непрофессионально, — утыкаюсь взором в его грудь, смутившись подобной близости, но опомнившись, все же решаюсь повернуться к небольшой кучке репортеров.

— Зато, завтра тебе будут завидовать все университетские подружки. Можешь сказать, что я твой поклонник, — не переставая улыбаться, Лисицкий продолжает позировать, а я не могу сдержать смешка — уж слишком самонадеянный у меня босс.

— Не думаю, что тут есть чем гордиться, — вставляю шпильку, наконец, расслабившись, и делаю шаг назад, позволяя брюнету показать мне дорогу.

Бреду, сверля взглядом его широкую спину, не решаясь оглядеться по сторонам, а попав в зал после хорошо освещенного холла, не сразу привыкаю к полумраку.