— Внутрь ты явно успел заглянуть, — приподнимаю бровь, даже не думая прикасаться к пакету, и жестом прогоняю охранника, что, приоткрыв дверь, взирает на нас из-за Гошиной спины.

Подмога мне не нужна. Рано или поздно этот разговор все равно состоялся бы.

— Бери выше, я и в квартире был. Ты неплохо постарался.

Странный диалог, и странное бездействие, ведь я ожидал чего-то другого: драки, ругани… да чего угодно! Но ни этого.

— Какого черта, Лисицкий? — вновь прячет руки в карманы куртки, и лишь натянувшаяся ткань на его плечах не дает сомневаться, каких сил ему стоит вот так стоять, когда между нами дарственная и еще витающий в воздухе аромат Лизиных духов.

Она ушла лишь десять минут назад.

— Почему моя жена тайком наведывается к тебе в офис, почему хранит это, — теперь и связка ключей ударяется о стеклянную поверхность моего стола, — почему отсылает водителя и отключает мобильный?

Играет желваками, приподнимая подбородок, и теперь глядит на меня из-под бровей — ревнивый муж, не иначе. Только имеет ли право на ревность? Не он ли растоптал ее чувства, в сотый раз обманул ее ожиданья, и не он ли вырвал из ее груди изувеченное шрамами сердце? Разве, не по его вине она вынуждена жить в аду, привязавшись к собственному мучителю настолько, что до сих пор не готова уйти? И самой себе не признается, что этот провальный план с заработком и побегом ни что иное, как очередная попытка сохранить их семью, способ оттянуть неизбежное.

— Чего молчишь? — теперь уверенно надвигается, замирая в метре от моего кресла, и хватает меня за грудки. — Отвечай, Слава! Иначе убью, потому что в голову мою лезут не самые хорошие мысли.

— Какие? — хриплю, загораясь как спичка, но не спешу вырываться, ведь врезать ему я всегда успею. — Ну же, скажи. Спроси, действительно ли, Лиза хочет уйти от тебя?

Он сам меня отпускает. Даже пиджак мой одергивает, поправляя смятую ткань. Отворачивается, пятерней раз за разом проходясь по волосам, и прежде чем заговорить, награждает меня долгим пронзительным взглядом.

— Вы с ней… — а как закончить не знает. Не знает или просто боится.

— Он счел, что у нас роман, — потираю шею, словно до сих пор задыхаюсь, ощущая, как врезается в кожу ткань моей рубашки, что он держал в своем кулаке. — Задал прямой вопрос, а я…

— Не ответил, — заканчивает за меня Лиза, а мне не нужно на нее смотреть, чтобы убедиться в своей догадке — она улыбается.

Готова рассмеяться в голос над тем, как оказалась слепа. Добровольно шагнула в мою клетку, даже не заметив, как захлопнулась дверь за ее спиной, и теперь даже расплакаться не в состоянии. Слезы закончились — она окончательно опустошена.

— Знаете, — больше не могу сопротивляться телу, что живет по своим законам, и устремляюсь на голос говорящей. — За эти четыре года я усвоила один урок: верить в наше время можно только себе. И не питать иллюзий, что помощь, предложенная ближним, порыв его доброй воли. Это лишь откуп. Ты ведь поэтому купил ту квартиру? Счел, что это компенсирует мои переживания? Бессонные ночи, на которые обрек меня, подстроив встречу с Яной?

Отчасти. Мучился, презирая себя за содеянное, хоть и пытался себя убедить, что это столкновение было неизбежно. Яна нашла бы способ посадить зерно сомнения в благодатную почву, ведь как бы Лиза ни хотела поверить в любовь Громова, вернуть доверие он еще не успел.

Я знаю, что это лишнее, и от моих сожалений ей легче не станет, но не могу не попытаться, бросая свое "прости" в молчаливую женщину, что брезгливо отклоняется, стараясь увеличить расстояние между нами. Извинения ей совсем не нужны, ведь трех месяцев разлуки с дочерьми они ей никогда не восполнят.

ГЛАВА 38

— Вернемся в тот день, когда ваш муж сообщил вам о расставании, — Филипп, во время рекламы о чем-то шептавшийся с адвокатом, на чью помощь я до сих пор рассчитываю, переворачивает лист вопросника, и теперь похлопывает им по бедру, второй рукой почесывая кончик носа. — Что вам запомнилось с того вечера?

Все. Тишина, инородная, совсем несвойственная дому, в котором живут дети; запах виски, ударивший в нос, стоило мне перешагнуть порог гостиной; осколки бутылки под ногами, на которые я лишь чудом не напоролась, благоразумно нацепив тапки; накрытый стол, на двоих, ведь девочки еще слишком малы, чтобы ужинать с нами.

— Игорь, — выдавливаю из себя, убеждаясь, что этот эфир никогда не закончится.

Это не час, это вечность, временная ловушка, в которой я раз за разом буду переживать худшие моменты своей жизни.

— Таким я его прежде не видела.

Мы и не ругались толком, поэтому его злость, фразы, брошенные невпопад, крепкие пальцы, вцепившиеся в мой локоть — все это было для меня ново. Понимала, что он узнал о моих поездках к Славе, и не сомневалась, что мое решение уйти для него уже не секрет, но и подумать не могла, что он счел меня изменщицей. Подогнал под свое мерило, и вычеркнул из своей жизни, наказав так, чтобы я навеки усвоила этот урок — Громова не бросают. Ждут терпеливо, когда он пожалует вольную, даже не помышляя о побеге. Я ведь неровня, а жалкая приживалка, его тяжелая ноша, что давит на плечи и клонит к земле.

Он приглушил свет. Стоит у окна, потягивая виски, и не реагирует, когда яшиплю ругательства себе под нос, напоровшись на внушительный осколок стекла. Лишь чудом не полосую ступню, ведь даже сквозь подошву домашних тапочек ощущаю болезненный укол где-то в районе пятки.

Что он творит? Во что превратил дом, надымив прямо в гостиной своими тошнотворными сигаретами.

— Где дети? — интересуюсь, ставя на диван свою сумку, и уже жалею, что не отнесла ее в спальню, где могла бы спрятать среди десятка других. Переживаю, да и молчание Игоря в сто крат увеличивает мою нервозность, поддавшись которой, я принимаюсь поглаживать прядь своих только что выкрашенных волос.

Немного странно видеть его дома в такой час. Без пятнадцати шесть, неужели сегодня Яне придется ужинать в одиночку? Ведь я не сомневаюсь, что причина его частых задержек кроится именно в ней: в ненасытной, на все согласной любовнице, с которой они пополняют список тех мест, где уже успели насладиться друг другом: его кабинет, душевая, кровать наверняка им уже приелись.

Так и не дождавшись ответа, прохожу мимо этого задумчивого мужчины, и усаживаюсь за стол, щедро наполняя свою тарелку картофельным пюре. Немного стыдно, что в очередной раз подвела няню, взвалив на нее заботы о приготовлении ужина, поэтому даю себе обещание выплатить ей премию в этом месяце…

— Что ты… — осекаюсь, вздрагивая, когда горящий взор мужа вперяется в мое лицо.

Крепче цепляюсь за сидушку, боясь упасть от такого резкого разворота стула, и морщусь, когда мне в нос ударяет запах спиртного. Кажется, Гоша слетел с катушек…

— Вкусно? — скалится, но явно не ждет ответа. — День был длинный, Лиза, наверняка успела проголодаться…

Очерчивает контур моих губ своим пальцем, излишне надавливая на мягкую кожу, спускается к подбородку, и больше не позволяет мне отвести глаз — стальной захват его руки наверняка оставит следы на моих скулах.

— Где была?

— У Марины, — пребываю в ужасе от его поведения, поэтому не сразу вспоминаю имя своего стилиста. — Красила волосы.

А до этого несколько часов корпела над контрактом для Славы, выпив не одну кружку паршивого кофе, что варит его секретарша; чувствуя себя воровкой, ведь с недавних пор ощущать себя частью Гошиной жизни я перестала, снимала деньги со своей кредитки, впервые решившись подумать не о свекрови, а о себе, ведь хоть какую-то компенсацию я заслужила…

— И часто ты к ней наведываешься? — не отпускает и дышит так тяжело, словно вымотался на длиннющей марафонской дистанции. — А то, представляешь, вернулся пораньше и случайно узнал, что оказывается, моя жена дома почти не бывает. Теперь гадаю, где можно пропадать, когда твои маленькие дети так в тебе нуждаются?

Хочет меня пристыдить? Заставить почувствовать себя плохой матерью, в то время как сам живет двойной жизнью, совсем не задумываясь, как его связь с другой женщиной отразится на нашей семье? Дергаюсь, и, так и не заполучив долгожданной свободы, с силой отбрасываю его руку с покрасневшего лица.